Существует еще один рассказ о крещении Новгорода — исключительно подробный и красочный. Он содержится в так называемой Иоакимовской летописи, которую мы уже не раз цитировали на страницах книги. Напомню, что эта летопись, фрагменты которой попали летом 1748 года в руки В.Н. Татищева, была составлена каким-то книжником в конце XVII или в начале XVIII века. Она во многом фантастична и изобилует явно выдуманными подробностями и персонажами. Рассказ о новгородских событиях ведется в ней от первого лица. Это, конечно, не значит, что его автор был участником описываемых событий, как полагал первый издатель летописи В.Н. Татищев и как считают даже некоторые современные ученые. Скорее перед нами чисто литературный прием книжника XVII или XVIII века. Тем не менее этот рассказ представляет несомненный интерес.
Владимир, повествует автор летописи, направил в Новгород своего дядю Добрыню и воеводу Путяту (имя которого из других источников неизвестно[96]) с большим военным отрядом. Узнав об этом, новгородцы собрали вече и поклялись не впускать Добрыню в город. Они разметали Великий мост через Волхов и выкатили к мосту два порока (метательных орудия) с большим запасом камней. Увещевания и угрозы Добрыни на новгородцев не подействовали.
«Верховный же над жрецами славянскими Богомил, нареченный из-за сладкоречия своего Соловьем, весьма воспрещал людям покоряться. Мы же, — продолжает от имени одного из «крестителей» Новгорода позднейший летописец, — стояли на Торговой стороне, ходили по торжищам и улицам, учили людей христианской вере, сколько могли… И так пробыли два дня, крестив несколько сот человек».
На «той стороне» Новгорода (получившей впоследствии название Софийской) безраздельно хозяйничали восставшие. Новгородский тысяцкий Угоняй, разъезжая повсюду, возбуждал народ криками: «Лучше нам помереть, чем отдать богов наших на поругание!» Новгородцы разорили дом Добрыни, разграбили его имущество и избили (убили?) жену и некоторых родственников. Тогда Путята, «муж смысленный и храбрый», с отобранными им пятьюстами «ростовцев» тайно ночью переправился через Волхов выше города по течению реки и беспрепятственно вошел в Новгород. Схватив Угоняя и других «первых мужей» новгородских, он отослал их за реку к Добрыне. «Жители той стороны, услыхав об этом, собрались числом до пяти тысяч человек и окружили Путяту. И началась между ними жестокая сеча». По пути новгородцы разрушили церковь Преображения Господня и разорили дома христиан, живших в Новгороде. На рассвете подоспел Добрыня со всеми бывшими при нем воинами. Переправившись через реку, он повелел поджигать дома новгородцев. Напуганные пожаром, люди бросились тушить огонь. Так закончилась битва. Вскоре новгородские мужи пришли к Добрыне просить мира.
«Добрыня же, собрав воинов, прекратил грабежи и вскоре идолов сокрушил: деревянных сожгли, а каменных, изломав, в реку бросили; и была нечестивым печаль великая. Мужи и жены, видя это, с плачем великим и слезами просили за них, словно за настоящих богов своих. Добрыня же, насмехаясь, отвечал им: “Что, безумные, сожалеете о тех, которые сами себя защитить не могут? Какую пользу от них ожидаете?” И послал повсюду объявить, чтобы шли к крещению». Более других увещевал жителей покориться «посадник Воробей, сын Стоянов», бывший якобы воспитанником князя Владимира и отличавшийся красноречием. «И многие пошли, а тех, кто не хотел креститься, воины потащили. И крестили мужчин выше моста, а женщин ниже моста». Тогда многие некрещеные стали говорить о себе, будто уже крещены. Для того повелели всем крещеным надевать на шею деревянные, медные или оловянные крестики. А тех, у кого крестика не находили, крестили без лишних разговоров.
Вскоре была восстановлена разрушенная Преображенская церковь, после чего Путята отправился обратно в Киев, к Владимиру. «Оттого, — заключает летописец, — люди насмехаются над новгородцами: Путята крестил мечом, а Добрыня огнем»{348}.
Конечно, этот рассказ не вызывает доверия. Имена действующих в нем лиц — такие, как Богомил-Соловей, Угоняй, Воробей — явно вымышлены позднейшими книжниками «сладкозвучия ради». Подобными именами буквально пестрят Иоакимовская летопись и другие схожие с ней исторические сочинения XVII–XVIII веков. Простой выдумкой можно было бы посчитать и все остальные подробности летописного повествования. Однако такой вывод оказывается преждевременным и излишне категоричным.
Современный историк и археолог Валентин Лаврентьевич Янин, крупнейший знаток средневекового Новгорода, показал, что рассказ Иоакимовской летописи, по крайней мере в отдельных своих положениях, подтверждается материалами археологических исследований. Так, в 989 году — то есть в тот самый год, когда, по-видимому, происходило крещение новгородцев, — в городе действительно бушевал сильнейший пожар, во время которого пострадали именно дома христиан, живших на Софийской стороне города, недалеко от известной впоследствии церкви Спаса Преображения на Розваже улице (может быть, той самой, предшественницу которой некогда разрушили новгородские язычники?). Археологи обнаружили и клады монет, зарытые в спешке новгородцами-христианами; эти клады так и не были вырыты владельцами, очевидно, погибшими во время пожара. Следы пожара обнаружены и вблизи Волхова — там, где, согласно Иоакимовской летописи, высаживался со своими людьми Добрыня{349}.
Если выводы ученого верны, то оказывается, что крещение Новгорода в самом деле сопровождалось массовыми беспорядками, пожарами и погромами, в которых пострадали как христиане, так и язычники. И может быть, память об этом крещении «огнем и мечом» — через посредство какого-то письменного источника? — дошла и до сочинителя позднейшего летописного рассказа. Ему осталось лишь раскрасить свое повествование подробностями да добавить несколько звучных имен.
Вскоре после крещения Новгорода была создана Новгородская епархия. Первым новгородским епископом стал Иоаким Корсунянин. Судя по прозвищу, он был греком и оказался на Руси после корсунского похода Владимира в числе других корсунских священнослужителей. Иоаким пробыл на кафедре сорок два года и скончался в 1030 году. При нем была построена первая новгородская церковь — деревянная Святая София «о тринадцати верхов» (то есть главах), простоявшая до 40-х годов XI века. (Деревянный Софийский собор сгорел во время одного из новгородских пожаров.) Новгородское предание связывает с именем первого епископа и создание каменной церкви во имя святых Иоакима и Анны.
Но еще очень долго христианство не могло укорениться в этом северном городе. Даже в 70-е годы XI века, когда христианское просвещение уже дало ощутимые плоды, жители Новгорода готовы были вернуться к старым богам: захожий языческий волхв легко увлек на свою сторону весь город, и никто, за исключением князя и княжеской дружины, не встал на защиту Церкви. Лишь решительность и проворство князя Глеба Святославича, зарубившего волхва на глазах многочисленной толпы, предотвратили тогда языческий мятеж.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});